Неточные совпадения
Сверх того, я испытывал какое-то наслаждение, зная, что я несчастлив, старался возбуждать
сознание несчастия, и это эгоистическое чувство больше других заглушало во мне
истинную печаль.
Такое представление о капитане, такой образ и такая
истинная действительность его положения заняли, по праву душевных событий, главное место в блистающем
сознании Грэя.
Создание особенного мировоззрения, часто иллюзорного мировоззрения в зависимости от направления
сознания, имеет характер прагматический, которого не имеет познание
истинной реальности.
Наши правые круги лишены
истинного государственного и национального
сознания.
Назревает
сознание, что правда о человеке может быть открыта и утверждена лишь вместе с правдой о Боге, что
истинный гуманизм заключается в религии богочеловечества.
Лишь вселенскому церковному
сознанию раскрываются тайны жизни и бытия, лишь в приобщении к церковному разуму возможно
истинное дерзновение, там лишь гарантия против всякого иллюзионизма и призрачности, там подлинный реализм, реализм мистический.
В людях, воспитанных под таким владычеством, не может развиться
сознание нравственного долга и
истинных начал честности и права.
Сила его характера выражается не только в проклятиях дочерям, но и в
сознании своей вины пред Корделиею, и в сожалении о своем крутом нраве, и в раскаянии, что он так мало думал о несчастных бедняках, так мало любил
истинную честность.
Непонимание учения Христа в его
истинном, простом и прямом смысле в наше время, когда свет этого учения проник уже все самые темные углы
сознания людского; когда, как говорил Христос, теперь уже с крыш кричат то, что он говорил на ухо; когда учение это проникает все стороны человеческой жизни: и семейную, и экономическую, и гражданскую, и государственную, и международную, — непонимание это было бы необъяснимо, если бы непониманию этому не было причин.
А для того, чтобы это случилось, не нужно, чтобы вошло в
сознание людей что-либо новое, а только чтобы исчез тот туман, который скрывает от людей
истинное значение некоторых дел насилия, чтобы растущее христианское общественное мнение пересилило отживающее общественное мнение языческое, допускавшее и оправдывавшее дела насилия.
Чем более распространялось и входило в
сознание людей
истинное христианство, тем менее возможно было христианам быть среди властвующих и тем легче становилось нехристианам властвовать над христианами.
Так или иначе, но все люди нашего времени в
сознании своем не только отрицают существующий отживший языческий строй жизни, но и признают, часто сами не зная этого и считая себя врагами христианства, то, что спасение наше только в приложении к жизни христианского учения или части его в его
истинном значении.
Развращает, озлобляет, озверяет и потому разъединяет людей не воровство, не грабеж, не убийство, не блуд, не подлоги, а ложь, та особенная ложь лицемерия, которая уничтожает в
сознании людей различие между добром и злом, лишает их этим возможности избегать зла и искать добра, лишает их того, что составляет сущность
истинной человеческой жизни, и потому стоит на пути всякого совершенствования людей.
В одно время личность бывает исполнена
сознанием своей нравственной цели, является так, как есть, прекрасною в глубочайшем смысле слова; но в другое время человек занят бывает чем-нибудь имеющим только посредственную связь с целью жизни его, и при этом
истинное содержание характера не проявляется в выражении лица; иногда человек бывает занят делом, возлагаемым на него только житейскою или жизненною необходимостью, и при этом всякое высшее выражение погребено под равнодушием или скукою, неохотою.
Пародия была впервые полностью развернута в рецензии Добролюбова на комедии «Уголовное дело» и «Бедный чиновник»: «В настоящее время, когда в нашем отечестве поднято столько важных вопросов, когда на служение общественному благу вызываются все живые силы народа, когда все в России стремится к свету и гласности, — в настоящее время
истинный патриот не может видеть без радостного трепета сердца и без благодарных слез в очах, блистающих святым пламенем высокой любви к отечеству, — не может
истинный патриот и ревнитель общего блага видеть равнодушно высокоблагородные исчадия граждан-литераторов с пламенником обличения, шествующих в мрачные углы и на грязные лестницы низших судебных инстанций и сырых квартир мелких чиновников, с чистою, святою и плодотворною целию, — словом, энергического и правдивого обличения пробить грубую кору невежества и корысти, покрывающую в нашем отечестве жрецов правосудия, служащих в низших судебных инстанциях, осветить грозным факелом сатиры темные деяния волостных писарей, будочников, становых, магистратских секретарей и даже иногда отставных столоначальников палаты, пробудить в сих очерствевших и ожесточенных в заблуждении, но тем не менее не вполне утративших свою человеческую природу существах горестное
сознание своих пороков и слезное в них раскаяние, чтобы таким образом содействовать общему великому делу народного преуспеяния, совершающегося столь видимо и быстро во всех концах нашего обширного отечества, нашей родной Руси, которая, по глубоко знаменательному и прекрасному выражению нашей летописи, этого превосходного литературного памятника, исследованного г. Сухомлиновым, — велика и обильна, и чтобы доказать, что и молодая литература наша, этот великий двигатель общественного развития, не остается праздною зрительницею народного движения в настоящее время, когда в нашем отечестве возбуждено столько важных вопросов, когда все живые силы народа вызваны на служение общественному благу, когда все в России неудержимо стремится к свету и гласности» («Современник», 1858, № XII).
Понял народ, что закон жизни не в том, чтобы возвысить одного из семьи и, питая его волею своей, — его разумом жить, но в том
истинный закон, чтобы всем подняться к высоте, каждому своими глазами осмотреть пути жизни, — день
сознания народом необходимости равенства людей и был днём рождества Христова!
Это и есть тот единственный
истинный союз, который запрещает творить кумиры и который распался в
сознании интеллигентного большинства, так что, по слову Вл. Соловьева, «кумир красоты стал так же бездушен, как кумир пользы» [Блок ошибся: цитированные слова, близкие по мысли В. С. Соловьеву, принадлежат В. Брюсову (см. Предисловие к книге «Tertia vigilia».
Макар Алексеич нашел возможность удовлетворить доброте своего сердца, быть полезным для любимого существа, и потому в нем все больше и яснее развивается гуманное
сознание, понятие об
истинном человеческом достоинстве.
Вся
истинная жизнь человеческая есть не что иное, как постепенный переход от низшей, животной природы к всё большему и большему
сознанию жизни духовной.
Сознание, что я могу, потому что должен, открывает в человеке глубину божественных дарований, которая дает ему почувствовать, как священному пророку, величие и возвышенность его
истинного назначения.
Всякий
истинный христианин при предъявлении к нему требования государства, противного его
сознанию, может и должен сказать: я не могу доказывать ни необходимости, ни вреда государства; знаю только одно то, что, во-первых, мне не нужно государство, а во-вторых, что я не могу совершать все те дела, которые нужны для существования государства.
Я — орудие, которым работает бог. Мое
истинное благо только в том, чтобы участвовать в его работе. Участвовать же в его работе я могу только теми усилиями
сознания, которые я делаю для того, чтобы держать в порядке, чистоте, остроте, правильности то орудие божье, которое поручено мне — себя, свою душу.
Жизнь наша бывает лучше или хуже только оттого, что мы сознаем себя или телесным, или духовным существом. Если мы сознаем себя телесным существом, мы ослабляем нашу
истинную жизнь, усиливаем, разжигаем страсти, жадность, борьбу, ненависть, страх смерти. Если же мы сознаем себя духовным существом, мы возбуждаем, возвышаем жизнь, освобождаем ее от страстей, от борьбы, от ненависти, освобождаем любовь. Перенесение же
сознания из телесного существа в духовное совершается усилием мысли.
Люди часто думают, что для того, чтобы быть
истинным христианином, надо делать особенные, необыкновенные дела. Это неправда. Для христианства нужны не особенные, необыкновенные дела, а только всегдашнее усилие
сознания, освобождающее себя от грехов, соблазнов и суеверий.
На Страшном суде человек, поставленный лицом к лицу с Христом и в Нем познавший
истинный закон своей жизни, сам сделает в свете этого
сознания оценку своей свободе в соответствии тому «подобию», которое создано творчеством его жизни, и сам различит в нем призрачное, субъективное, «психологическое» от подлинного, реального, онтологического.
Если трагедия понимающего свои границы хозяйства состоит в
сознании прозаичности, порабощенности, бескрылости своей, то трагедия искусства — в
сознании своего бессилия, в страшном разладе между открывшейся ему
истинной велелепотой мира и наличной его безобразностью и безобразием.
Истинную же сущность религии образует не это и не какое-либо иное понятие, а лишь непосредственное
сознание Божества, как мы находим Божество одинаково и в нас самих и в мире.
Искание церковности, подлинной кафоличности составляет неустранимую черту религиозного
сознания, оно же есть искание
истинной Церкви: одно неразрывно связано с другим.
Освобождение от адского кошмара и мучительных грез, которые есть пребывание между бытием и небытием, есть или победа целостного
сознания (можно сказать, и сверхсознания) личности, возвращение ее к
истинному бытию и переход ее в вечность, или окончательное уничтожение раздробленного
сознания и переход к окончательному небытию.
Вон он спокойно сидит, этот мальчишка. А он, Токарев, испытывает к нему страх и стыдится его презрения… Сколько в нем мальчишеской уверенности в себе, сколько
сознания непогрешимости своих взглядов! Для него все решено, все ясно… А интересно, что бы сказал он, если бы узнал
истинную причину Вариной смерти? Признал бы, что это так и должно было случиться? Или и он ужаснулся бы того, к чему ведет молодая прямолинейность и чрезмерные требования от людей?
Вселенское
сознание было ослаблено в русской церкви настолько, что на греческую церковь, от которой русский народ получил свое православие, перестали смотреть как на истинно православную церковь, в ней начали видеть повреждение
истинной веры.
Истинная любовь всегда имеет в основе своей отречение от блага личности и возникающее от того благоволение ко всем людям. Только на этом общем благоволении может вырости
истинная любовь к известным людям — своим или чужим. И только такая любовь дает
истинное благо жизни и разрешает кажущееся противоречие животного и разумного
сознания.
Если бы человек засыпал, как в сказках, на тысячи лет, он засыпал бы так же спокойно, как и на два часа. Для
сознания не временной, но
истинной жизни миллион лет перерыва во времени и восемь часов — всё равно, потому что времени для такой жизни нет.
Для животного, не имеющего разумного
сознания, показывающего ему бедственность и конечность его существования, благо личности и вытекающее из него продолжение рода личности есть высшая цель жизни. Для человека же личность есть только та ступень существования, с которой открывается ему
истинное благо его жизни, не совпадающее с благом его личности.
Истинная жизнь человека, проявляющаяся в отношении его разумного
сознания к его животной личности, начинается только тогда, когда начинается отрицание блага животной личности. Отрицание же блага животной личности начинается тогда, когда пробуждается разумное
сознание.
Да ведь то, на чем происходят все эти перемены, — особенное отношение к миру, — то, в чем состоит
сознание истинной жизни, началось не с рождения тела, а вне тела и вне времени.
Обнаружение
истинной жизни состоит в том, что животная личность влечет человека к своему благу, разумное же
сознание показывает ему невозможность личного блага и указывает какое-то другое благо.
Сколько бы ни изучал человек жизнь видимую, осязаемую, наблюдаемую им в себе и других, жизнь, совершающуюся без его усилий, — жизнь эта всегда останется для него тайной; он никогда из этих наблюдений не поймет эту несознаваемую им жизнь и наблюдениями над этой таинственной, всегда скрывающейся от него в бесконечность пространства и времени, жизнью никак не осветит свою
истинную жизнь, открытую ему в его
сознании и состоящую в подчинении его совершенно особенной от всех и самой известной ему животной личности совершенно особенному и самому известному ему закону разума, для достижения своего совершенно особенного и самого известного ему блага.
Слова эти точно выражают смутное
сознание людей, что в любви — спасение от бедствий жизни и единственное нечто, похожее на
истинное благо, и вместе с тем признание в том, что для людей, не понимающих жизни, любовь не может быть якорем спасения.
При первом взгляде, страдания не имеют никакого объяснения и не вызывают никакой другой деятельности, кроме постоянно растущего и ничем неразрешимого отчаяния и озлобления; при втором, страдания вызывают ту самую деятельность, которая и составляет движение
истинной жизни, —
сознание греха, освобождение от заблуждений и подчинение закону разума.
В чем бы ни состояло
истинное благо человека, для него неизбежно отречение его от блага животной личности. Отречение от блага животной личности есть закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному
сознанию, то он совершается в каждом человеке насильно при плотской смерти его животного, когда он от тяжести страданий желает одного: избавиться от мучительного
сознания погибающей личности и перейти в другой вид существования.
Временные и пространственные условия, в которых находится животная личность человека, не могут влиять на жизнь
истинную, состоящую в подчинении животной личности разумному
сознанию.
Человеку представляется, что жизнь его останавливается и раздваивается, но эти задержки и колебания суть только обман
сознания (подобный обману внешних чувств). Задержек и колебаний
истинной жизни нет и не может быть: они только нам кажутся при ложном взгляде на жизнь.
Да, утверждение о том, что человек не чувствует требований своего разумного
сознания, а чувствует одни потребности личности, есть ничто иное, как утверждение того, что наши животные похоти, на усиление которых мы употребили весь наш разум, владеют нами и скрыли от нас нашу
истинную человеческую жизнь. Сорная трава разросшихся пороков задавила ростки
истинной жизни.
Не оттого люди ужасаются мысли о плотской смерти, что они боятся, чтобы с нею не кончилась их жизнь, но оттого, что плотская смерть явно показывает им необходимость
истинной жизни, которой они не имеют. И от этого-то так не любят люди, не понимающие жизни, вспоминать о смерти. Вспоминать о смерти для них всё равно, что признаваться в том, что они живут не так, как того требует от них их разумное
сознание.
Не вследствие любви к отцу, к сыну, к жене, к друзьям, к добрым и милым людям, как это обыкновенно думают, люди отрекаются от личности, а только вследствие
сознания тщеты существования личности,
сознания невозможности ее блага, и потому вследствие отречения от жизни личности познает человек
истинную любовь и может истинно любить отца, сына, жену, детей и друзей.
Человек не боится того, что засыпает, хотя уничтожение
сознания совершенно такое же, как и при смерти, не потому, что он рассудил, что он засыпал и просыпался, и потому опять проснется (рассуждение это неверно: он мог тысячу раз просыпаться и в тысячу первый не проснуться), — никто никогда не делает этого рассуждения, и рассуждение это не могло бы успокоить его; но человек знает, что его
истинное я живет вне времени, и что потому проявляющееся для него во времени прекращение его
сознания не может нарушить его жизни.
Но ведь стоит только понять, что то, что связывает все
сознания в одно, что то, что и есть особенное я человека, находится вне времени, всегда было и есть, и что то, что может прерываться, есть только ряд
сознаний известного времени, — чтобы было ясно, что уничтожение последнего по времени
сознания, при плотской смерти, так же мало может уничтожить
истинное человеческое я, как и ежедневное засыпание.
Если не разумное
сознание, то страдание, вытекающее из заблуждения о смысле своей жизни, волей-неволей загоняет человека на единственный
истинный путь жизни, на котором нет препятствий, нет зла, а есть одно, ничем ненарушимое, никогда не начавшееся и не могущее кончиться, все возрастающее благо.
Только от этого недостатка веры и происходят те кажущиеся странными сначала явления колебания
истинной жизни, остановки ее и раздвоения
сознания.